Вот так, просто - "уже близко" - и больше ничего.
И тогда Ааронн Сильван - а он смутно помнил, что когда-то это было его имя - остановился. Огляделся, поражаясь мельком тому, как умудрился в одиночку устроить такую разруху. Выровнял дыхание - по-звериному шумное, горячее - унял колотьё в боку, успокоил расходившееся сердце. Подошел, шатаясь, к подстилке из веток и сухих листьев, где оставил дриаду, опустился на колени, потрогал край плаща. "Уже близко". Посмотрел на свою - чужую - руку: когти втягивались, уступая место привычным ногтям. Дриады не было. Сопартийцев не было. Они ушли - Ааронн оглядел поляну, словно впервые, и увидел всё, что упустил, пока бесновался. Даже если учесть все разрушения, которые он тут сотворил, можно было заметить, что на поляне что-то произошло. Что здесь дрались, что здесь теряли кровь, что здесь... Ааронн втянул носом воздух и ощутил это, как запах, - здесь приходили в отчаяние, горевали, ненавидели. И тогда он подумал, что нужно найти их, потому что они без него пропадут, и когда он подумал так, он вдруг почувствовал нить - тоненькую, почти выдуманную. "Уже близко".
И он стал почти собой - ради этих слов, ради едва ощутимого пульса, ради дрожания тонкого льда, когда кто-то пробил полынью на другом конце озера. Он стал почти собой, и нашел их, и снова пошел с ними, и ничего не изменилось, и всё стало совсем другим.
Не то чтобы его путь наконец осветился - куда там, чёрта с два, как сказала бы полуэльфка. Порой он даже сомневался, что слышал эти слова на самом деле - ведь трансформация, и шок, и боль... Всё это могло сыграть с ним злую шутку, выдав желаемое за действительность. Потом они убили Иефу. Ааронн смотрел на её неподвижное тело, смотрел, как мечется Стив, и ему всё виделись разбитые костяшки и распяленный рот маленького Натаниэля. И он снова был сосредоточен, потому что понимал: этого мало. Он взял на себя ответственность, когда выстрелил - плохо прицелился, рука дрогнула, проклятые сомнения! - но этого мало. Остался ещё детёныш совомедведя, которого ждала медленная мучительная смерть от голода, жажды и тоски. Нужно было взять на себя ответственность ещё раз - снова выстрелить, только на этот раз прицелиться как следует... Вот о чем думал Ааронн, когда Стив комкал ворот его рубахи, требуя ответа. Он думал, как бы не промахнуться.
Но он не смог. "Уже близко", - звучало в его голове, и он не смог. И потом всё время думал о маленьком совомедведе в затхлой пещере. И о преданности. И о выборе. И об ответственности, которую - наверное, впервые в жизни - так и не решился на себя взвалить.
Иефа вернулась.
Но он не почувствовал облегчения.
Потом он понял, что Иефу ведёт её собственная нить.
Потом...
Потом Ааронн проснулся в сошедшем с ума лесу и рубил, и жёг, и вертелся волчком, спасая Этну, спасая себя, спасая... Когда крылья злополучного командира партии оказались прошиты насквозь шипастыми лианами, Ааронн привычно просчитал варианты и принял решение - логичное, рациональное. Единственно верное в данных обстоятельствах.
- Стив, руби!
Но когда дварф замахнулся топором, Ааронн застыл. И пока лезвие медленно, невыносимо медленно шло по дуге вниз, он молился о том, чтобы кто-нибудь - может быть, бог - вмешался и остановил это, потому что если топор завершит движение, если будет удар, если... Лезвие дварфовского топора врубилось в кость с противным капустным хрустом, и тогда у Ааронна взорвалось нутро. Ему показалось, что небо сделано из черного стекла, и это стекло кто-то разбил, и огромные блестящие осколки лавиной валятся вниз и вонзаются в землю и в него, Ааронна, распластывая улиточно-беззащитное тело на бессмысленные полосы, и из страшных, неизлечимых ран брызжет и льётся душа.
Ааронн закричал. Он никогда раньше так не кричал, ни разу в жизни. Потому что еще не нашёл точку в пространстве, где и когда можно будет. И он знал, что сейчас ещё рано, ещё не место и не время, что это не она, не точка, и поэтому нельзя!
Но что-то сдвинулось в нём, и он не мог остановиться. Он кричал и врубался в черно-зеленое месиво шевелящихся лиан, и его крика, и его боли, и его ярости было так много, что лес начал сдавать позиции.
И они прорывались через ожившие заросли, шаг за шагом отвоёвывая себе путь на север, и Ааронн кричал, и рубил, и жёг. А лес преследовал их, упорно, неустанно, но слишком медленно, чтобы угнаться. И только когда небо на востоке из черного сделалось сизым, они оторвались, они вывалились, наконец, на поляну, где было тихо, и где никто не пытался их убить. Было ясно, как день, который собирался вот-вот начаться, что это просто отсрочка, коротенькая пауза, что на отдых у них есть полчаса, максимум - час, а потом снова придётся кричать и врубаться, и жечь, и прорываться, и бежать... Но сейчас никто из них не встал бы на ноги даже для того, чтобы спасти собственную жизнь. Ааронн лежал на холодной земле и всё пытался восстановить дыхание, и всё не мог, дышал тяжело, хрипло, со всхлипами. А потом закрыл лицо руками, будто это могло помочь, и только когда отнял от щёк мокрые ладони, понял, что плачет. Что плакал всё это время, с той самой секунды, когда Стив отрубил бездыханному магу крыло.
***
- Иефа! Иефа, не умирай. Пожалуйста, удержись. Мать твою так и разэтак, только удержись, слышишь? Удержись, ты цепкая, ты можешь. Я знаю, держаться не за что, но ты удержись. Только удержись...
- Эй, партия! - прохрипел Стив, но ему никто не ответил, только орк продолжал бормотать, будто заклинание читал. - Народ! - позвал он ещё раз спустя минуту. - Откликнитесь, кто жив? Ааронн!
- Я... да, я жив... - медленно отозвался эльф, как будто не вполне был уверен в том, что говорит.