Книга четвертая
Заледенел дом
...только и оставалось, что отбиваться. Беспорядочно, глупо и беспомощно, так, что и не борьба вовсе, и не бой, и не сопротивление - а так, суматошное отбрыкивание, отпихивание, от... Так, наверное, толстый перепуганный щенок, которого зачем-то - забавы ради - вырвали из-под теплого молочного бока матери и забросили на крышу, елозит неуклюжими лапами по скользкому скату, отбиваясь от стремительно приближающегося края и от пустоты, которая за этим краем. Елозит и все равно скатывается, скользит по гладкой черепице, и пустота приближается, приближается, и от того, как невыносимо быстро она приближается, от того, как каменной глыбой наваливается ужас - невозможно выдержать столько ужаса сразу - щенок захлебывается жалким плачем и не видит уже ничего...
- Стив, хватит, - тусклым голосом произнес Ааронн и отвернулся. - Брось, Стив. Хватит.
- Пошел ты...! И ...!
- Стив.
- Паскуда! Сука! ... твою мать! Мать! Мать! Мать!
- Стив, оставь ее.
- Нет! Да помогите же мне! Что ж вы стоите, ублюдки, сволочи, твари!
- Стив, остановись. Пожалуйста, Стив.
- Это ты! Ты! - Стив зарычал от бессилия, сгреб эльфа за шиворот, протащил несколько шагов, оскальзываясь на крови и спотыкаясь, и шваркнул об стену. Ааронн отворачивался от брызжущего слюной дварфа и вяло пытался оторвать от себя его руки. Получалось не очень. - Это ты стрелял!
- Нет. Стив, нет. Я не стрелял. Стив! Отпусти меня. У тебя кровь.
- Кто?! Кто тогда?! Суки! Магией не достали, так решили по старинке! Помоги мне, слышишь?! Он меня не пускает! Он взбесился!
- Стив, пожалуйста, - монотонно повторял Ааронн и тоскливо косился в сторону, стараясь не встречаться с дварфом глазами. - Поздно уже. Уже ничего не поделаешь. Остановись.
- Почему он меня не пускает? - Стив бросил комкать грязный ворот эльфской рубахи и повернулся к проводнику спиной, с недоумением уставившись на свои руки. Кожа на руках была разорвана в клочья, но боли почему-то не было, руки занемели до локтя и казались чужими. - Почему?
- Потому что уже ничего нельзя сделать, Стив. Совсем ничего.
- Мы не знаем! Может, еще можно! Может, еще как-то... А он не пускает! Я даже... а вдруг она еще жива?!
- Нет.
- Мы столько раз... когда вроде бы ничего нельзя... а мы! Она первая говорила - нужно попытаться! А теперь...
- Она умерла, Стив.
- Нет!
- Да.
- Нет! Мы не знаем!
- Знаем. Она умерла, Стив.
...у пустоты было лицо. У пустоты были синие глаза с белыми молниями в глубине зрачка. Глаза были безумны, и молнии разрывали взгляд на кровавые лоскуты, которые хлопали на ветру, а потом снова складывались в нечто, наполненное жаждой, тоской и ненавистью. Пустота знала, кто во всем виноват. Пустота мечтала перестать быть пустотой. Пустота приближалась, скат крыши стремительно несся навстречу, неуклюжие лапы скользили и разъезжались, и некуда было убежать от того, что ждало ее через несколько секунд. Не смерть, нет. Хуже. Иефа подняла руки и попыталась заслониться от торжества, слезами плеснувшего из синих глаз пустоты. Пустота плакала от счастья. Скоро, совсем скоро. У тебя нет выбора, пичуга. Видишь ли, это конец, и у тебя на самом деле нет выбора. Еще совсем немного - и ты устанешь, смертельно, непоправимо устанешь елозить лапами, и бестолково отбиваться, и глупо отпихиваться и что-то там еще от... Ты опустишь руки, ржавые стыки цепей оцарапают тебе щеки, но ты не заметишь, потому что тебе только и останется, что смотреть мне в глаза, а я жду тебя так долго, и ненавижу тебя так яростно, и люблю тебя так сильно, потому что ты - это я, потому что ты виновата если не во всем, что случилось со мной, то хотя бы в том, что с тобой этого не случилось...
- Вилка, Вилка... Иди сюда, хорошая бестия, умная бестия...
- Стив, оставь.
- Вилка... Это же я, видишь? Это я, Стив! Ты не узнаешь меня? Вилка! Мать твою! Бешеная тварь!
- Стив, хватит. Оставь ее, ты уже ничем не поможешь.
- Я не могу! Я не могу бросить ее здесь, среди гоблинских трупов!
- Стив, ей уже все равно.
- Почему он меня не пускает? - дварф попытался протолкнуть внутрь горький ком, застрявший в горле, и закусил губу. Не помогало. Не могло помочь.
- Потому что она умерла.
- Нет!
- Да. Посмотри на нее.
Стив смотрел. Полуэльфка лежала на остывающем камне, среди крови и копоти, пшеничные волосы разметались по плечам, одна рука вытянута вдоль тела, другая откинулась в сторону, черные тени под глазами, грязь на бледном детском лице. Обугленный обломок стрелы. И Вилка. Всегда смирный, ласковый, добродушный до идиотизма детеныш совомедведя, превратившийся в злобного демона. Вилка стоял над неподвижным телом хозяйки, покачиваясь на задних лапах, встопорщив перья и глухо, угрожающе клокоча. Чтобы добраться до Иефы, его нужно было убить. Стив понял это после третьей или четвертой попытки, когда кожа на руках превратилась в лохмотья, а клюв и передние лапы бестии покрылись его, Стива, кровью. Вилка дрался так, как не дрался еще ни разу в жизни, так, словно Стив был его злейшим врагом, дрался с отчаянием и бесшабашностью загнанной в угол крысы. Жестоко, нечестно, на смерть. Наверное, можно было бы как-то справиться с обезумевшим от горя детенышем, если навалиться всем вместе, но спутники уныло жались к стенам пещеры, отворачивались и... не помогали. Совсем не помогали. Только эльф все время говорил, чтобы Стив перестал. И еще - что Иефа умерла. Как же умерла? Как же умерла - если на ней ни царапины, только этот проклятый обломок стрелы торчит из плеча, но это пустяк, ерунда, от таких ран не умирают! Мучаются, плачут, матерятся, в обморок даже падают - но не умирают! О том, как Иефа сгорала в столбе оранжевого пламени, Стив старательно не вспоминал.